Всегда ль грешно слегка пошарлатанить? О психосоматике

В этих история — чистая правда, одна только правда, ничего, кроме правды! Клянусь на атласе Синельникова. История первая

Одной из наших больных требовались очень непростые процедуры при перевязках, которые можно было выполнить только в оборудованной перевязочной. Проблема заключалась в том, что привести ее туда не было никакой возможности: уже на пороге у несчастной начиналась неукротимая рвота. Больная спокойно переносила любые манипуляции в палате, но там это просто технически было невозможно.

Чего только не давали страдалице, как только не мудрили — без толку. Возникла мысль об истерии или чем-то подобном. В наше время, с теми средствами, которыми располагает сейчас медицина, проблемы бы просто не возникло, но тогда, лет двадцать назад…

Я напустил на себя самый серьезный вид и пузом и бородой вперед возник в палате. Тщательно расспросил больную, с ангельским терпением выслушал и «записал» все ее жалобы, включая жалобы на детей, свекровь и больничное питание, кивал мудро и сочувственно, вздыхал (и думал про себя: когда же черт возьмет тебя). Муки мои окупились сторицей. Больная сказала, что все неприятности у нее от какой-то ужасно вонючей желтой жидкости. Поскольку все известные мне «желтые жидкости» в перевязочной не пахли ничем, все стало ясно. Главное, что стало ясно, как горе одолеть!

Моментально погрузившись в ужасно глубокие размышления, полуприкрыв глаза и отрешившись от всего суетно-мирского, после чего изобразив прозрение и озарение и возвестив: «Вас может спасти только ЭТО! Только минуту подождите, я приготовлю ВСЕ ЧТО НАДО!», — будущий спаситель пошел обедать.

Через полчасика, когда бедолага уже вконец измучилась тревогой и надеждой, пузато-бородатый исцелитель материализовался у её ложа. — Тут у меня экспериментальный секретный противорвотный препарат. Но сначала нам надо удостовериться, что именно эта желтая субстанция индуцирует активизацию рвотного рефлекса гипоталамуса Вашего гиппокампуса. И сунул ей под нос ватку, смоченную обычным фурацилином, запаха напрочь не имеющим. Успел увернуться, оберегая чистоту своих одежд, и с воплем: «Нюхайте ЭТО быстрее!» — поднес к её лицу салфетку, щедро смоченную противоядием. На измученном челе проступило блаженство…

Дальнейшее банально. Перед каждой перевязкой женщина заходила ко мне в ординаторскую, где я доставал из снабженного солидным замком шкафа таинственный флакон с иностранными надписями, орошал им хирургическую салфетку и с неизменным напутствием «Быстрее, пока не выветрилось!» отправлял пациентку на перевязку. Скоро она пошла на поправку и выписалась.

Попробуйте сказать, что водопроводная вода не обладает чудодейственными свойствами! История вторая

Поликлиника. Хирургический кабинет.

Строго по Жванецкому: «В государственное учреждение — только боком», в кабинет проникает Женщина. Описать её могучее великолепие мог бы только бессмертный покойный Рабле.

Дама в панике. У нее трагедия: дома она села на иголку и та коварно проникла в необъятность ныне страждущих телес. И сейчас она бродит по телу и вот-вот дойдет до сердца, и все… конец! Дама и весь маленький кабинет сотрясаются от рыданий: — Доктор, спасите! (Следуют все полагающиеся в таких случаях обещания. )

Осмотрев место трагедии, обнаруживаю красную точку — входное отверстие от поразившего несчастную смертоносного снаряда.

— Вырежьте её, Христа ради! Вот она… вот… вот… (Хватается руками за разные части своего тела, весьма удаленные от зоны поражения. ) Вот, она здесь, а щас здесь! Спаааасиииитееееее!

Мне стало по-настоящему страшно: дама стремительно приближается к инфаркту, а вытащить её из кабинета можно будет только по частям — утративши тонус, организм в дверь не пролезет ни флангом, ни фронтом. Пропал я, горемычный.

Издаю вопль, на пару децибел перекрывающий истерику: — Тихо! Не орать! Не мешайте думать! (Ох, мне бы маузер, как у Петьки…) Расскажите толком: как ЭТО случилось, что шили, какая иголка? Подробно излагайте!

В таких случаях больные обрушивают на врача кучу ненужных подробностей и семейных тайн, включая цену купленного по блату паласа. Обычно это страшно мешает, но сейчас именно одна «второстепенность» мне очень нужна. Дама выдает её в мельчайших деталях

— Евдокия Федоровна (это я к медсестре), слушайте внимательно: дело срочное, времени на подготовку к операции у нас в обрез! Умница Евдокия Федоровна обратилась в слух — она сразу всё поняла.

— Вот бумага, идите на рентген, пропустят без очереди. И бегом назад! Пока дама проникала в дверной проем, дозвонился к рентгенологу: — Николай Евгеньевич, дорогой, к тебе идет дама в крайне тяжелом состоянии, с опасной травмой: иголка в мускулус глютеус максимус. Пропусти ее без очереди — век должен буду. Дама это слышит, и с красного от натуги лица сползает тень инфаркта. В освободившуюся дверь устремляется Евдокия Федоровна. Все теперь зависит от неё. С богом, голубушка!

Через полчаса дама возвращается со снимком. В самой середине филейной части — а-ля мечта людоеда — иголка, нормальная швейная иголка. — Ой, вот она! А щас здеся! Ой, уже сссюда пришла! — Стоп! А где я её ловить буду, где резать-то? — Тут! Жест можно бы счесть неприличным при менее драматических обстоятельствах, но я возношу хвалу творцу женской логики. — Ложись!

У сестры все готово. Тщательно обрабатываю операционное поле, обкладываюсь стерильным бельем, делаю местную анестезию и решительно вонзаю скальпель. Миллиметра на полтора-два, но широко, с размахом. Потекла кровища, дама окаменела. Долго и нудно ковыряюсь… Зубчато-лапчатым пинцетом впиваюсь в могучие телеса за пределами анестезированной зоны. Отчаянный визг дамы перекрываю своим, торжествующим: — Вот она, подлая! Окровавленная игла звонко падает в лоток. Останавливаю кровотечение — щелкая в воздухе зажимом. Спасенная сползает со стола и после обычных церемоний удаляется в прекрасное Далеко.

Мы переводим дух. Когда ушел последний больной, Евдокия Федоровна сготовила чайку с какими-то своими вкусностями. — Какое все-таки счастье, что других иголок почти и нет в наших магазинах, — говорит она на прощание. — Да, это такое счастье. История третья

Был у нас один хирург, Вася. Хирург — так себе, но психолог — тончайший. Его ставили обычно на небольшие операции типа биопсий, удаления разных маленьких опухолей и тому подобного, что, как правило, делают под местной анестезией. Вася и делал.

Когда очередная жертва васиного рукодействия начинала очень уж противно верещать, Вася возглашал: — Нина (Лена, Таня, Маня), что вы мне опять подсунули?! Немедленно: японскую иглу и французский новокаин! Как это «нету»? Как это — дефицит? Несите сюда, под мою ответственность!

Верещание прекращалось. В строгой, как в кино, тишине операция завершалась. Пациент смотрел с неизъяснимой благодарностью на закрытую маской благородную Васину физиономию…

К чему рассказаны эти такие разные правдивые истории и что их объединяет? Реальная и очень наглядная связь состояния тела и духа. Мнимый запах — и вполне реальная рвота, крохотная иголочка в безопаснейшем месте организма и эмоциональная буря, реально угрожающая жизни. Острая боль и блаженство от успокоения. Реальная боль от действий хирурга-неумехи проходит от уверенности в замечательных свойствах заграничных иголок…

Несть числа таким случаям. А самое главное, нет числа истинным страдальцам от мнимых вполне реальных напастей — жертвам неправильных отношений Души и Тела. А «по-научному» — психосоматических нарушений.