Как долго смерть гонялась за Евгением Петровым (Катаевым)?

Под утро 2 июля 1942 года в последние часы героической обороны Севастополя адмирал Иван Степанович Исаков обратился к своему давнему знакомому известному писателю Евгению Петрову: «Евгений Петрович, в полдень на Москву летит „Дуглас“. В нем будет местечко и для вас. Все, что вы хотели увидеть в осажденном городе — вы уже увидели. Советские люди должны знать, как мы здесь сражаемся».

Петров ответил не сразу, он вообще к любому предложению всегда относился крайне осторожно. Он молча посмотрел в сторону моря, где все было охвачено заревом пожара, прислушался к грохоту канонады, и, наконец, произнес чуть слышно: «Я подумаю. А сейчас надо уже расходиться, поздно уже».

От судьбы не уйдешь?

Они встретились, когда солнце было уже высоко. Петров находился в прекрасном расположении духа, видно было, что часы сна пошли ему на пользу. Впрочем, заснул он не сразу — на столе беседки лежало несколько исписанных листков, придавленных камешками, чтобы не разлетелись от ветра.

— Вы знаете, три или четыре дня я вообще не мог сомкнуть глаз, — улыбнулся писатель адмиралу. — А тут хотя и не сразу, но заснул. Правда, спал как убитый, даже снов не видел… Я согласен: в Москву, так в Москву.

На аэродром они поехали вместе. Иван Степанович устало глядел в маленькую черную точку, которая отдалялась в пространстве, и думал о том, что может быть, это хорошо, что Петров не увидит собственными глазами, как наши войска покинут Севастополь. Да, он знает, что положение критическое, но даже не представляет, как безнадежна ситуация. Не сегодня-завтра все будет кончено. И кто его знает, удастся ли вырваться из этой мясорубки. А так, самолетом, надежнее…

Исаков почувствовал огромное облегчение из-за того, что уговорил одного из авторов «Двенадцати стульев» покинуть город. Он уже корил себя за то, что ему не удалось сделать это тремя днями раньше, когда в Новороссийск возвращался эсминец «Ташкент», на котором Петров прибыл в Севастополь. Тогда Евгений Петрович наотрез отказался убыть обратно…

Но кто мог предположить, что судьба уготовила Петрову самую, что ни на есть, шахматную вилку? И выбора у него не было: если бы он отправился на «Ташкенте», его бы ожидала неминуемая гибель: именно 2 июля фашистская авиация совершила массированный налет на новороссийскую военно-морскую базу и несколько бомб обрушились на «Ташкент», потопив его у самого пирса, как только он вернулся из Севастополя.

Через три с лишним часа, около четырех часов пополудни, 2 июля, адмирала Исакова подозвали к специальному телефону. Здесь лучше предоставить слово самому адмиралу:

«- Вы адмирал Исаков? — Да, я! — Вы отправили утром „Дуглас“ с писателем Евгением Петровым? — Да, я! — К сожалению, мы должны известить вас, что Петров разбился… — Кто со мной говорит? — крикнул я, еще на что-то надеясь. — Уполномоченный НКВД из Чертково».

Смерть гонялась за ним по пятам?

Была ли эта смерть случайной? Трудно сказать, на войне все случается, как на передовой, так и в относительном тылу. Но старший брат Петрова — писатель Валентин Катаев, узнав о гибели младшего, первым дело воскликнул: «Эта катастрофа была подстроена!».

Его кинулись успокаивать. И в самом деле, кто был заинтересован в смерти именно Петрова? Вроде бы, никто, писателя очень любили. Просто роковая случайность. Но Катаев упрямо твердил: «Смерть гонялась за ним по пятам, и по-другому случиться не могло!».

Возможно, это были эмоции. Но спустя много лет, Валентин Петрович написал следующее:

«…Ему страшно не везло. Смерть ходила за ним по пятам. Он наглотался в гимназической лаборатории сероводорода, и его насилу откачали на свежем воздухе, на газоне в гимназическом садике, под голубой елкой. В Милане возле знаменитого собора его сбил велосипедист, и он чуть не попал под машину. Во время финской войны снаряд попал в угол дома, где он ночевал. Под Москвой он попал под минометный огонь немцев. Тогда же, на Волоколамском шоссе, ему прищемило пальцы дверью фронтовой „эмки“, выкрашенной белой защитной краской зимнего камуфляжа: на них налетела немецкая авиация, и надо было бежать из машины в кювет. Наконец, самолет, на котором он летел из осажденного Севастополя, уходя от „мессершмитов“, врезался в курган где-то посреди бескрайней донской степи, и он навсегда остался лежать в этой сухой, чуждой ему земле…»

И тут же многие люди, знавшие Евгения Петрова, тут же начали нагромождать вокруг писателя рассказы один страшнее другого. Как, например, Илья Эренбург, который, как говорится, слышал звон, да не знает где он. Вот что можно прочитать у него в воспоминаниях о Петрове:

«…Несколько дней спустя он пробрался в Севастополь. Там он попал под отчаянную бомбежку. Он возвращался на эсминце „Ташкент“, и немецкая бомба попала в судно, было много жертв. Петров добрался до Новороссийска. Там он ехал в машине; произошла авария, и снова Евгений Петрович остался невредимым. Он начал писать очерк о Севастополе, торопился в Москву. Самолет летел низко, как летали тогда в прифронтовой полосе, и ударился о верхушку холма. Смерть долго гонялась за Петровым, наконец, его настигла…»

Слухами земля полнится…

Сравним два рассказа, и мы поймем, что только одна деталь является общей — смерть в авиакатастрофе. Но автомобильная авария по мнению Катаева произошла в Милане, а по Эренбургу — в Новороссийске. По Катаеву и Исакову, который провожал Петрова на аэродроме, писатель летел из Севастополя, тогда как по Эренбургу выходит, что из Новороссийска.

Загипнотизированные словами двух мэтров и остальные знакомые Петрова начали выискивать в его судьбе мистические совпадения. «Я твердо знал, что очень скоро должен погибнуть, что не могу не погибнуть», — приводят они выдержки из дневника Петрова за несколько лет до 1942 года. Или еще один:

«До сих пор я жил так: я считал, что жить мне осталось дня три, четыре, ну максимум неделя. Привык к этой мысли и никогда не строил никаких планов. Я не сомневался, что должен погибнуть для счастья будущих поколений. Я твердо знал, что очень скоро должен погибнуть, что не могу не погибнуть» — это в набросках Петрова к книге об Ильфе. Остается добавить, что в то время Евгений Петрович служил в уголовном розыске и по его собственным словам «…переступал через трупы умерших от голода людей и производил дознания по поводу 17 убийств. Я вел следствия, так как следователей судебных не было. Дела сразу шли в трибунал».

Но разве служба в уголовном розыске не представляет определенный риск? И разве не могла оборваться от выстрела из бандитского обреза? Но, как видим, его пуля так и не была отлита…

За себя и за того парня…

Одно ясно: Петров не искал смерти, как может кому-то показаться, и не боялся ее. Он просто жил такой же фронтовой жизнью, как другие военные корреспонденты той поры, тот же Константин Симонов или Семен Гузенко, ставший Героем Советского Союза. Так что сказать, что смерть персонально «гонялась» за Евгением Петровичем, — значит, погрешить против истины…

Кому-то везло, а кому-то не очень. Разве можно сказать, что отделался «легким испугом» тот же Иван Степанович Исаков? Спустя три месяца, 4 октября 1942 года он был тяжело ранен под Туапсе, ему ампутировали ногу. Три месяца продолжалась борьба за его жизнь…

А потом он начал жить за двоих: за себя и Петрова. В морских журналах и отдельными изданиями печатались его труды-исследования опыта второй мировой войны, которых вышло более 60! Да, Петрова невозможно было вернуть, но его в чем-то заменил Исаков…

Да и по большому счету — у писателей смерти нет. Они живут в своих произведениях…